С наших улиц уже давно исчезли инвалиды Великой Отечественной, уже почти везде сняты таблички «Инвалидам ВОВ – вне очереди». А если где-то еще и висят – то лишь как нечто уже непонятное и неактуальное.
Инвалидов войны не любит никто, ни побежденные, ни победители. Для первых, они – напоминание о поражении, для вторых – свидетельство не очень-то легкой победы, живой пример полководческих ошибок, живой укор. Кроме того – инвалид, это всегда лишний рот, а самое неприятное – как правило человек уже ничего не боящийся.
Эту историю мне рассказал Юрий Андреевич Багров, старый сыщик, проживший всю жизнь в Киеве.
«Мне было семь лет, когда мы приехали из эвакуации в Киев. Мы жили в доме возле Бессарабки, там же недалеко была моя школа. Вокруг Бессарабки вплоть до «второй Бессарабки», там где сейчас стоит Дворец спорта, вдоль дороги стояли «рундуки» — такие прилавки, на которых торговали колхозники. Возле этих «рундуков» любили собираться инвалиды, в основном безногие, на тележках. Они играли в карты, в «очко», в «буру», в «секу». Играли и в «наперстки». Они не воровали, но «раздеть» в карты или в наперстки какого-нибудь крестьянина считалось доблестью. Когда холодало, инвалиды ночевали в вырытых ими землянках на Собачье тропе ( возле улицы Леси Украинки). Если же кто-то не хотел или не мог туда идти ночевать, то он спал под рундуком.
И вот однажды, когда я шел из школы – потерял сознание и упал от голода. Мама тогда потеряла или у нее украли продовольственные карточки и мы голодали. Когда я очнулся, то увидел перед собой руку с куском хлеба и услышал: «Ешь пацан, ешь». Так я познакомился с инвалидом — -дядей Гришей, так я его называл. «Дяде» было лет 19-20, у него не было обеих ног. Когда «дядя Гриша» накормил меня хлебом он сказал: «Пацан, ты когда из школы идешь – заходи сюда, хорошо». И я стал заходить к «дяде Грише» каждый день. Садился рядом с ним на камень ( он обязательно на тего что-нибудь подстилал и говорил «чтобы простатита» не было) и наблюдал, как он играет в карты. Однажды, когда я пришел к нему после школы, «дядя Гриша» не отрываясь от игры сказал: «Держи, пацан» и протянул мне руку в которой было что-то зажато. Я до сих пор помню эту чуть подтаявшую влажную ириску, которую он где-то для меня добыл. Это была первая в моей жизни конфета.
Так я несколько месяцев подряд приходил после школы к «дяде Грише». И узнал, что ноги он потерял в Корсунь-Шевченковском котле. В 43 ему исполнилось 17 лет, его призвали и с тысячами других мальчишек, даже не выдав оружие бросили в эту мясорубку. Сказали: «Оружие добудете в бою!» Им даже форму не выдали – не хотели тратить ее на пушечное мясо. А потом, после госпиталя и демобилизации домой в село он не вернулся. Знал, что лишний рот в крестьянской семье – это страшная обуза. Живет только тот, кто может работать. И вот таких инвалидов на Бессарабке каждый день собиралось человек 400. Играли, пили, иногда дрались между собой. Он не боялись никого, потому что уже давно все потеряли, эти 20-летние мальчишки. Уважали только местного участкового, который сам был раненый фронтовик, и как говорили инвалиды – был нашего разлива. Терпеть не могли во множестве появившихся щеголеватых «фронтовиков» с одним-двумя орденами на груди. Называли их «мичуринцами». Я спросил – почему «мичуринцы»? «Они, когда мы воевали в Ташкенте отсиживались, груши мичуринские кушали» — ответил «дядя Гриша».
Теги: инвалиды Великой отечественной войны Валаам
